Надежда НИЗОВКИНА
С началом августа
каждый из тех, кто указан в списке «источника, близкого к СКР», обязан успеть
выразить свою позицию по готовящемуся обвинению. Напомним, это связано с
«побочной линией» болотного дела и касается лиц, которые 6 мая были на другой
площади. 16 июля я увидела свою фамилию в «арестном списке» по манежному делу.
Такая варфоломеевская ночь, которую не только объявили заранее, но и растянули
её на целый месяц август. Странное благородство у этих августейших
следователей, не правда ли?
Как бы то ни
было, наступил август, и счёт пошёл на часы: будет ли выполнена угроза
пересажать нас по новоявленному процессу? Потому что это, безусловно, их
умышленная угроза, а не слив. Такой слив является должностным преступлением, и
никто из работников Следственного комитета не допустил бы такого. Ни из
сочувствия, ни по ошибке. Нет, по приказу свыше пригрозили и ждут, кто что
пожелает сказать за себя с петлёй на шее. Перед последним словом — услышать
первое слово, выведать настроения обречённых, чтобы дальше уже не позволить им
говорить.
Так что тут можно
сказать, кого и о чём предупредить? Во-первых, для участия в следственных
действиях меня и Татьяну Стецуру придётся этапировать из Бурятии, фактически —
экстрадировать, поскольку Бурятию мы рассматриваем как отдельное приграничное
государство, насильно лишённое автономии. Так просто это сделать не удастся,
поскольку мы приложим все усилия, чтобы избежать выдачи Москве. Кроме того, наш
родной бурятский суд вроде бы объявил нас обеих в розыск по давней 282-й
статье, о чём нам сообщили на блокпосте из Крымска. Так как они делить-то нас
будут — федеральный центр и его далёкая республика?
Во-вторых,
представим, что этапирование состоялось. Естественно, ни о какой подписке о
невыезде не может быть и речи, поскольку мы её не дадим, о домошнем аресте
тоже, поскольку у нас нет в Москве домов. Остаётся заключение под стражу, и на
этот счёт хочу высказать некоторые предварительные выводы.
Да, начались
массовые репрессии, а раз так, придётся посидеть. Это не в нашей власти, и
стыдно возражать против общей судьбы. Но если репрессии массовые, это не повод
превращаться в щепочек на лесоповале, без личной позиции, без истории, без
судьбы. Всё-таки это манежное дело нарисовалось всего через десять дней после
того, как я обнародовала последние крымские материалы в статье «Осада судов,
или Право чрезвычайных ситуаций». А до того молчала, и вот теперь ко мне мог
появиться личный счёт. Каждый из названных фигурантов наверняка имеет что
сказать о своих личных счётах с государством. Но есть общий для всех манежный
каток, и никто не будет услышан в отдельности.
Скажем прямо:
массовые репрессии именно для того и делаются, чтобы судьба каждого отдельного
человека не была заметна, чтобы ввести в практику безымянность и бесправие
подсудимых. Более того, массовые репрессии, в нынешнем классическом виде,
протяжены во времени, и относительно каждого решение принимается отдельно:
забрать ли его сегодня или еще годик подождать? В человеке оценивается всё:
когда он более опасен, когда он менее готов. Только вместо троек они изобрели
защитников.
Ладно, забудем
про счёт за Крымск! Но мне есть что добавить об истинных причинах нашего
преследования. Находясь в Москве в период революционной ситуации, мы требовали
прав задержанных на любые меры как самозащиты, так и самообвинения, добивались
содержания в камере, а не в парадных залах с портретами президентов. Мы
выступали против принудительного вмешательства адвокатов и членов Общественной
наблюдательной комиссии в личную позицию задержанного, против восприятия его
как пассивного и бесправного объекта для защиты. Мы отстаивали процессуальную
автономию личности, но меж тем внедряли в жизнь и соответствующую коллективную
тактику. Мы ломали заезженную схему обработки профессиональных активистов —
добровольные показания, опека со стороны ОНК, перепоручение адвокатам всего
себя, кроме жалкого последнего слова. И могу сказать, что в Москве я только
однажды почувствовала себя достойно и независимо — в психбольнице, на пороге
которой «закончились полномочия» этих душеприказчиков. Независимость
заканчивается там, где начинается свобода... или «вытаскивание» на неё.
Предупреждая
вероятные действия всех тех, кто привык использовать обвиняемых как подзащитных
кроликов, заявляю, что, вне зависимости от добросовестности и репутации тех,
кому будет передоверена моя нравственная свобода, я отказываюсь от любой защиты
со стороны уполномоченных лиц, а в случае принудительного назначения мне
защитника отказываюсь от участия в следственных действиях до его отстранения.
Сама будучи юристом в области споров с органами власти, я обещаю бороться с
процессуальным насилием и отстаивать свою процессуальную независимость. Даже
УПК декларирует право на личную защиту (ч. 1 ст. 16), но хотелось бы вписать в
него и новую норму: каждый сам вправе решать, чем ему заниматься в застенках:
личной защитой или личным самообвинением, а может быть, молчанием. Кстати,
статья 51 Конституции и сама эта циничная книжица здесь абсолютно не при чём. Я
признаю только одну конституцию — строение тела и разума человека.
И мне остаётся
пожелать своим будущим подельникам не выживания и освобождения, не мужества и
терпения, а самостоятельности в выборе собственного пути, в каждом своём слове
и поступке, заявлении, подписи. Хотелось бы, чтобы каждый, кто знает за собой
истинные мотивы своего преследования, заявил о них в суде и напомнил о своей
личной борьбе. Мы — не стадо в клетке и не щепки под пилой! Ведь не за Манежку
же будут судить на самом-то деле, и каждый должен продолжить своё дело, нелепо
прерванное давней прогулкой по ограждению.
Комментариев нет:
Отправить комментарий